Авантюрист не может быть слабым
Анатолий Лобоцкий, всем известный «иностранец» из
фильма «Зависть богов», – классический герой-любовник. В нашем театре
сегодня это большая редкость. Дон Жуан, Дульчин, Сергей из «Леди
Макбет Мценского уезда», Антонио из «Чумы на оба ваши дома», композитор
из «Синтезатора любви»… Но вот в «Открытом театре Юлия Малакянца»
– премьера спектакля «Вольный стрелок Кречинский». Режиссер Татьяна
Ахрамкова, с которой актер работает уже не в первый раз, неожиданно
соединила пьесу Сухово-Кобылина и… оперу Вебера! Анатолий Лобоцкий
здесь в образе одного из самых колоритных авантюристов еще и обаятельно
говорит по-польски.
– Толя, польская речь в спектакле – это твоя идея,
так как имеется польская кровь?
– Мы так решили, что Кречинский поляк. Хотя в пьесе
на это нет никаких указаний. А у самого Сухово-Кобылина намешаны
крови и польская, и испанская, и Бог знает какая еще.
– Тебе понравилась идея соединения «Кречинского» с
«Вольным стрелком»?
– Для меня это органично. В конце концов, в самой
пьесе Кречинский поет куплеты из «Вольного стрелка». Поскольку Таня
музыкально образованный человек, она почти в каждом своем спектакле
делает такую компиляцию.
– Кречинский похож на Дульчина?
– Только страстью к игре. Но вообще-то они совершенно
разные. Дульчин человек слабый, Кречинский – сильный. Для меня он
фигура сложная, а не законченный подлец, каким его можно было бы
сыграть. Аферист, авантюрист по натуре, он одержим идеей игры как
способа бегства от реальности. А авантюрист не может быть слабым.
Никакую аферу не провернешь без силы, без воли и таланта.
– А в тебе есть авантюризм?
– Есть. С возрастом он, конечно, сходит на нет, но
остаточные явления еще присутствуют.
– Какой поступок был самым авантюрным?
– Тут я умолчу. Еще не пришло время. Может, лет эдак
через двадцать я сяду и напишу книгу мемуаров. И это будет увлекательный
роман с авантюрами и аферами.
– А как насчет азарта?
– Я считаю себя азартным человеком. Надеюсь, это
состояние не перейдет в болезненное. Пока что я в состоянии вовремя
остановиться. Азартная игра никогда не поглощала меня целиком.
– Когда легче остановиться: когда выигрываешь или
когда проигрываешь?
– Я могу остановиться вне зависимости от результата.
Хотя когда все проиграл, уже ничего не остается, как остановиться.
– Так многие надеются отыграться…
– А на что они играют? В долг? Это только в XIX веке
могли быть расписки, записи на зеленом сукне. Сейчас в казино тебе
под расписку не выдадут и десяти копеек! Если ты только не VIP-персона,
которую все знают, причем как завсегдатая этого казино. Да и то
вряд ли. Ни одно казино в долг не верит. Это их принцип.
– А в работе ты азартен?
– В работе я больше ленив, хотя бывают просветления.
– От чего они зависят?
– От того, выспался или нет… Вот так банально.
– А как с самокритикой?
– Я вообще самоед. Люблю покопаться в своих поступках,
взаимоотношениях с людьми.
– И что, на те же грабли не наступаешь?
– Обязательно наступаю. И дальше копаюсь. Это диалектика.
– Ты жалеешь о чем-нибудь в прошлом?
– Жалею ли я о чем-то, что осталось в советских временах?
Какой же человек в 47 лет не жалеет! Там осталась моя юность, мои
увлечения, привязанности, многие друзья, которых уже нет в живых.
А как же иначе?
– А не жалеешь о тех временах, когда играл по 30 спектаклей
в месяц?
– Вот это уж нет! Не хотел бы я сейчас играть 30,
да даже и 20 спектаклей в месяц.
– А как ты относишься к тому, что в Театре Маяковского
Арцибашев как режиссер тебя «не видит»?
– Спокойно. Просто пока мы еще не нашли друг друга.
Но я не считаю, что нахожусь в простое. У меня, тьфу-тьфу-тьфу,
– достаточно работы.
– Твоя самая долгая жизнь спектакле?
– В «Плодах просвещения» играл 20 лет.
– И каково это?
– Я как считал, так и продолжаю считать, что это лучший
спектакль. Я играл там разные роли. Поэтому не скучал на нем никогда.
– А на «Дон Жуане», который идет уже девять лет?
– Ты знаешь, тоже играю без отвращения. Другое дело,
что наступит же когда-то время, когда уже некорректно будет выходить
в образе Дон Жуана по возрастным соображениям. Нужно реалистично
смотреть на это дело. Ну нельзя Гамлета в 60 лет играть! И Дон Жуана
в 50 – уже не очень… Поэтому надо точненько поймать момент, когда
увенчать этот спектакль лаврами и закрыть.
– Всем известно, что Андрей Гончаров, многолетний
главный режиссер Маяковки, был диктатором. Из любви к артисту?
– Человеку со стороны вряд ли бы так показалось. Это
была такая любовь-ненависть. Артист это же главный инструмент режиссера
и главная его головная боль. И Андрей Александрович мог относиться
к нам как родной отец, а мог как Карабас-Барабас. Он просто обожал
Наташу Гундареву. Я ни разу не слышал, чтобы он повысил на нее голос.
По привычке начнет: «А-а!» – и тут же сам себя давит, переходит
на уменьшительно-ласкательные интонации. Была целая группа артистов,
к которым он относился нежно. Он и ко мне относился по-отечески.
Может быть, он орал на меня, но я, честно говоря, не помню. К нему
домой в любое время суток могли прийти поесть голодные студенты.
Он накормит, нальет коньяку и отпустит с Богом. Меня он как-то из
милиции выручал. Правда, потом долго мне это припоминал.
– Как тебе кажется, гениальный фильм может родиться
в атмосфере нервотрепки и нелюбви? И правда ли, что атмосфера любви
видна даже с пленки?
– Я ни разу не наблюдал на съемочной площадке никакой
атмосферы любви. Там идет процесс, производство. Это в театре люди
собираются за столом, читают пьесу, начинают репетировать в каком-то
маленьком зале, и там возникает атмосфера. Какая атмосфера может
возникнуть на съемочной площадке, где таскают аппаратуру, где стоит
крик, ор, вплоть до команды «Тихо!!!»? Там атмосфера производственного
цеха. Я не верю, что в группе Алексея Германа – гениального, с моей
точки зрения, режиссера – может царить атмосфера любви и благостности.
А кино он снимает великолепное.
– Ты снимаешься в сериалах?
– К таким предложениям отношусь настороженно. Конечно,
на телевидении платят на несколько порядков больше, даже чем в антрепризе.
Но участие в сериале длиной в 200 и больше серий… Я участвую в одном
из таких проектов. Это такая не очень приятная кабала, особенно
если ты играешь одну из главных ролей. Это значит на полтора года
выпасть из процесса и заниматься только этим. Заработки – да. Но
у меня основная профессия – театр. И здесь предложения тоже есть,
так что скорее всего сериальное движение подождет.
– Ты живешь за городом?
– Я хотел бы, но пока это нереально, в том числе и
по материальным причинам. Я вообще не очень городской человек. Город
давит. Конечно, я не имею в виду уехать в глухую деревню в Вологодскую
губернию. Я же работаю здесь. Речь идет о ближнем Подмосковье.
– А разве нет своей прелести в том, что ты до театра
идешь пешком?
– В чем она? Я бы с большим удовольствием прогулялся
по лесу. Я иду в театр пешком, потому что ехать туда можно час,
да еще негде припарковаться, а идти – всего 15 минут. Я в булочную
на машине не езжу. Я – «наш» человек.
– У тебя все тот же разрисованный джип?
– Нет, я раз в полтора года меняю машину. Меняю и
меняю… А почему нет? Но у меня только джипы. В этом я себе верен.
– Толя, ты всегда мало отдыхал. А как сейчас?
– Стараюсь хотя бы дней десять вырвать летом и неделю
зимой. Летом все зависит от съемок. Ну хоть неделю урвать… Но блаженного
отпуска по 24 рабочих дня, когда ты валяешься, загораешь, ловишь
рыбу, собираешь грибы, как в советские времена, – такого давно нет.
– У тебя практически нет времени на отдых. А ты в
курсе того, что происходит в театре, в кино, на телевидении?
– Надеюсь. Пытаюсь не отставать. Иногда даже бывает
так, что идешь к кому-нибудь в театр и думаешь, что ерунда очередная,
а попадаешь на хороший спектакль. Но не могу навскидку сказать,
чтобы меня что-то потрясло.
– Жаль.
– Мне самому очень жаль. Самому очень хотелось бы
потрястись. Правда, я многого не видел. Собираюсь посмотреть «Кукушку»
в «Ленкоме». К «фоменкам» надо сходить, посмотреть, что я не видел.
Что же касается телевидения… Немного из «Участка» смотрел. Милое,
семейное, приятное кино. А сериалы, в которых 150 серий… Ну как
можно быть в курсе?
Марина Зельцер
"Вечерняя Москва" №83, 17 мая 2006
Назад
в раздел Пресса
|