Работник театра

Во все времена разных актеров-мужчин женщины обожали до безумия, не отделяя их от сыгранных ими героев. Здесь будет уместно вспомнить Марлона Брандо и Марчелло Мастрояни, Михаила Боярского и Игоря Костолевского, Александра Абдулова и Николая Караченцова… Все это блистательные актеры и великолепные образчики «мужской породы». Но на сегодняшний день конкурентов у Лобоцкого в российском кино нет.

– Ваша роль в фильме Владимира Меньшова была для нас, зрителей, откровением. Мы открыли для себя замечательного, умного, тонкого, потрясающе красивого артиста… и обнаружили, что совсем ничего о нем не знаем. Каким был ваш путь «в артисты»?

– У меня самая обыкновенная, не богатая событиями биография. Я родился и вырос в Тамбове, отец – журналист, мама – библиотекарь. Никогда не собирался становиться актером. Но после школы закончил режиссерское отделение Тамбовского института культуры. Но к концу учебы понял: хочу в актеры! Поскольку настоящую актерскую школу можно получить только в Москве, подался в ГИТИС, который закончил в 1985 году. У меня были замечательные педагоги – Марк Анатольевич Захаров и Андрей Александрович Гончаров, который и пригласил меня в театр имени Маяковского, где я служу уже двадцать лет.

– Какие моменты театральной биографии стали самыми запоминающимися?

– За двадцать лет работы довольно сложно выбрать один из огромного количества интересных эпизодов. Но, разумеется, навсегда останутся в памяти самые первые шаги на профессиональной сцене. Первая роль, которую мне дали в театре – роль Сергея в пьесе «Леди Макбет Мценского уезда», я играл в паре с Наташей Гундаревой. Это был настоящий шок от вступления в профессию.

– На выставке, посвященной 40-летию театра на Таганке, был такой аттракцион – «Влезь в шкуру актера». Посетителям предлагалось положить голову на плаху под занесенным топором – подразумевается, что это и есть «актерская шкура». Вы согласны с такой трактовкой актерского ремесла?

– Скорее нет, потому что, если каждый день класть голову на плаху, то никакая нервная система не выдержит. Это романтизированное представление о профессии, я так считаю. Но если это было на Таганке, то удивляться не приходится – Юрий Петрович Любимов как раз и призывает своих актеров класть голову на плаху. Но вряд ли среди подлинных актеров найдется хотя бы один, считающий сцену эшафотом. Наша профессия ничем не лучше и не хуже других. Это потная, грязная, нервная и вредная работа.

– В актерской среде бытует мнение, что нормальный человек в театр работать не пойдет. Вы тоже так считаете?

– Ну, опять-таки – что считать нормой? Если исходить из романтизированного представления об актерской профессии, то кажется, что это – известность, слава, деньги. Но это – у одного из тысяч. А у большинства актеров – ни того, ни другого, ни третьего. Поэтому правы те, кто утверждает, что для нашей работы надо иметь определенный склад характера. Тем более что это работа не просто в коллективе, а в содружестве актерских амбиций. Ведь когда собираются двадцать человек на сцене – возникает творческий хаос, которым пытается руководить режиссер, навязывающий свою творческую волю. Конечно, чтобы подчиняться чужому велению, нужен особый склад характера – например, готовность работать на спектакль, а не на себя. Актеры-индивидуалисты в театре не приживаются…

– Но такое безоговорочное подчинение ставит крест на актерской импровизации. Разве вы всегда четко и точно играете так, как решил режиссер?

– Разумеется, я импровизирую по ходу спектакля. Однако существует определенный «коридор», заданный режиссером, но в этом коридоре я веду себя так, как в данный момент подсказывают предлагаемые обстоятельства, или так, как требует партнер, например.

– А бывают ли у вас на сцене моменты «полета»?

– О да, конечно. Не знаю, можно ли это назвать полетом – наверное, точнее было бы сказать, что я качественно выполняю свою работу. Но я чувствую, когда играю хорошо, а когда – не очень. Зритель этого может и не знать, но я, разумеется, знаю. Бывают и порывы, такие, когда я знаю: вот это я сделал здорово! Но никакой особой эйфории от этого я не испытываю, потому что это – моя профессия. И как ни казенно это звучит, но это так – актер просто обязан всегда выкладываться, всегда работать на износ.

– На вашем примере можно объяснять разницу между театром и кино – насколько несправедливо в этих мирах зарабатывается популярность. Можно десятки лет играть в театре – и о тебе будет знать только узкий круг ценителей, но достаточно сыграть одну роль в кино – и «наутро проснуться знаменитым»…

– Это действительно так – и, видимо, так и должно быть. Современный театр – не такое массовое искусство, как раньше, поэтому круг зрителей естественно ограничен. А фильм могут увидеть миллионы зрителей.

– Значит, положенные лавры после «Зависти богов» вам достались?

– Они бы мне достались, если бы фильм был снят лет пятнадцать назад. В наши дни положение изменилось, и даже гораздо более значительная картина может пройти в прокате незамеченной.

– А как вы попали на эту роль? Почему Меньшов выбрал вас?

– Я знаю, что сценарий писался для определенного французского актера. Он не смог, и на главную роль пригласили меня. Это получилось случайно – меня нашли через актерское агентство. Я был не единственным претендентом. Почему Меньшов выбрал меня – надо спросить у него. Видимо, он увидел во мне что-то, что его устроило, и я очень этому рад, работать с ним было не только большой честью, но и сплошным удовольствием.

– Имеет ли что-то общее журналист Андре с актером Анатолием Лобоцким?

– Нет. Это всего лишь роль, и отождествлять меня с персонажем было бы ошибкой. Да, я ставлю себя на его место, он имеет мои приметы и говорит моим голосом, но его история заканчивается с финальными титрами, а моя – продолжается.

– Вашему герою приходится выбирать между любовью и служебным долгом. А если бы перед вами встал такой выбор, что предпочли бы вы?

– Кинодраматургия – это некий концентрат жизненных обстоятельств, однако в жизни, как правило, все это происходит не так драматично и не укладывается в два часа экранного времени. Поскольку мы говорим в сослагательном наклонении, то я, как мне кажется, скорее был бы верен своему профессиональному долгу и призванию. Но ведь в конкретной ситуации все эти сегодняшние сиюминутные «кажимости» никакой роли не играют. Поэтому я не знаю точно, что бы выбрал. Сегодня мне хочется думать, что для меня работа – на первом месте. А завтра, может статься, я встречу удивительную женщину, влюблюсь в нее, брошу театр и уеду…

– Вы способны бросить театр ради любимой женщины?

– Неисповедимы пути Господни. Любовь – это странная вещь, которая творит с людьми все, что угодно. Но на сегодняшний день – да, я считаю, что работа для меня важнее.

– Вашей партнершей по фильму была замечательная актриса Вера Алентова. Как вам работалось с ней? Удалось ли не влюбиться в нее во время съемок?

– Не так просто любить партнершу, когда главный на съемочной площадке – ее муж, режиссер! А если серьезно – мы с Верой, в общем-то, знакомы уже лет тринадцать, мы даже играли брата и сестру. Так что это не первая наша встреча на съемочной площадке. Кроме того, мы – профессионалы, и мы не можем давать волю чувствам. Это мешает работать, как ни странно…

– Ну, а образ, созданный Алентовой, соответствует вашему собственному идеалу? Или вы, как и многие мужчины, не любите умных и сильных дам?

– Это предрассудок. Я как раз считаю, что женщина должна быть умной. А для того, чтобы выжить в этом мире – еще и сильной. Но женщина без слабостей – это уже не женщина, согласитесь, это уже «железная леди», в существование которых я не верю.

– Роль Андре вселенской славы вам не принесла. Но призы какие-то фильм завоевал?

– Да, я получил приз за лучшую мужскую роль в этом фильме от кинофестиваля «Виват, кино России!», который проводился в Санкт-Петербурге. Это было три года назад.

– За этим фильмом последовали другие приглашения в кино, другие роли?

– В последние годы телефон дома стал звонить чаще, предлагают работу. Но я такой прямой зависимости с той ролью проводить не стал бы. Работа в большом фильме известного режиссера дает некий импульс другим, пусть даже не пригласить конкретного артиста, но хотя бы посмотреть на него. А если фильм имеет еще и кассовый успех – тем более: есть шанс, что на этого артиста «пойдут», а значит, существует еще и коммерческая выгода совместной работы. Но эта взаимосвязь очень зыбкая и неверная. То, что меня стали больше приглашать после «Зависти богов» – безусловно, но то, что мне стали предлагать что-то интересное, или относиться ко мне как-то по-иному – нет, это неверно.

– Какой своей киноработой вы гордитесь?

– А почему я этим должен гордиться? Вот слесарь выточил какую-то деталь по размерам, которые ему дали, вложил туда душу – и что, он должен этим гордиться?

– А вот Пушкин говорил про себя: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын»!

– Пушкин – гений. И говорил о себе, слава Богу, с чувством глубокой самоиронии и частенько подшучивал над собой. А как только я начну относиться к себе, как к гению, то – тушите свет и закрывайте двери, в которые я входил последние двадцать лет.

– Конечно, нельзя останавливаться на достигнутом, всегда есть, куда «расти», но испытать удовольствие от хорошо сделанной работы… По-моему, это естественно?

– Это бывает в театре – в кино этого не бывает. В кино это зафиксировано на целлулоиде или теперь уже – на цифре. Когда я смотрю свою работу в кино, я понимаю, что вот здесь надо было сделать иначе, здесь можно было сделать по-другому... Потому что я изменился, а переиграть уже не удастся. В тот момент – да, в тот момент я был таким, так я чувствовал, так я видел, так я слышал. Так что удовлетворение работа может принести, а вот гордость – нет. Вот в театре это может быть, потому что, когда я выхожу после спектакля и знаю, что сегодня я отработал очень хорошо, и тогда я испытываю удовлетворение.

– Вас встречают после спектакля поклонницы?

– Бывает, но без особого фанатизма. И слава Богу, я не очень люблю общаться с поклонниками.

– Александр Филиппенко как-то сказал, что существование поклонников оправдывает актерскую профессию вообще...

– Наверное, он по-своему прав. Однако вряд ли он имел в виду, что это основная цель актерской работы. А то, что поклонники должны быть – пусть, лишь бы под колеса не бросались и гвоздем на машине ничего не писали. Я никакого удовольствия от общения с ними не получаю, за редким исключением. Действительно, есть люди, с которыми мне интересно и приятно поговорить. Но я бы их не назвал поклонниками, это – театралы, которые с интересом следят за моей работой. А поклонники, как я это понимаю, – это те, что стоят у служебного входа.

– Как вы отдыхаете?

– Я не помню, когда в последний раз отдыхал. Я не успеваю восстанавливать силы, страдаю от хронической усталости. Но если удается выкроить время для отдыха, то предпочитаю проводить его на рыбалке.

– Вы бывали в Израиле на гастролях?

– Я в Израиле был раз пятнадцать – и по работе, но и просто так. Бывало, что я прилетал на один день работать, а на следующий день улетал, а бывало, что я прилетал в отпуск и неделю на пляже валялся. Израиль уже не воспринимается мною, как далекое зарубежье. Напротив – это страна близкая, почти родная, потому что у меня очень много друзей и знакомых в Израиле. В моем старом заграничном паспорте все страницы были заполнены израильскими визами. И мне нравится ваша страна, очень.

– О чем вы вспоминаете в Москве, вернувшись из Израиля?

– О резкой смене зимы и лета: вот я вылетел из Шереметьево, снял теплую куртку, шапку и шарф – и, спустя несколько часов, выхожу в Бен-Гурионе в джинсах и легкой рубашке…

– Какие места в Израиле вам особенно полюбились?

– Пожалуй, Иерусалим, хотя у меня сложились с этим городом странные отношения. При том, что я не религиозный человек. Но Иерусалим производит впечатление даже не религиозным своим настроем, а тем, что ты ходишь буквально по истории, ты оказываешься в какой-то глубокой древности… Поэтому я стараюсь бывать в Иерусалиме не часто, чтобы это ощущение не проходило…

– А что вы чувствуете, когда возвращаетесь домой?

– Ничего особенного, я – космополит. У меня нет определенного ощущения Родины, дома, особого трепета при виде родных березок…

– И напоследок – ваше пожелание «русским» израильтянам…

– Я догадываюсь, что у многих в эмиграции жизнь совсем не простая. Что-то мне рассказывают, что-то я вижу сам. Но вот в Израиле я хожу по улицам и вижу огромное количество красивых, привлекательных, раскрепощенных, улыбающихся людей. И это – несмотря на все тяготы эмигрантской жизни. Значит, это правильно, что люди рискнули изменить свою жизнь. И я желаю всем вам найти то, что вы отправились искать.

Назад в раздел Пресса

Использование всех материалов, размещенных на сайте, возможно только с разрешения администрации!

Связь с администрацией

(с) Анатолий Лобоцкий. 2007